Бульварам и площади было не странно

Увидеть на зданиях синие тоги.

И раньше бегущим, как желтые раны,

Огни обручали браслетами ноги.

Толпа – пестрошерстая быстрая кошка –

Плыла, изгибаясь, дверями влекома;

Каждый хотел протащить хоть немножко

Громаду из смеха, отлитого кома.

Я, чувствуя платья зовущие лапы,

В глаза им улыбку протиснул; пугая

Ударами в жесть, хохотали арапы,

Надо лбом расцветивши крыло попугая.

Разговор о лирике Маяковского начинается именно с этого стихотворения. О чем же «Багровый и белый »? Понять поэта обывателю с примитивным, нехудожественным мышлением сложно, и зачастую «заумь» ничего, кроме раздражения, не вызывает, хотя, в общем – то начало стихотворения достаточно ясно. Цвета дня уходят, отступают на задний план. Зеленое сумеречное небо, зажигаются звезды, «синие тоги» на зданиях…

Но уже во второй строфе возникает не всегда понятный образ: «И раньше бегущим, как желтые раны, огни обручали браслетами ноги…» Что увидел здесь поэт? Ведь Маяковский – художник, не выносящий «красивенького», и он очень точен в каждой изображаемой детали.

Мы вместе с поэтом, пройдя по московским окраинам, выходим в центр города. Фешенебельные рестораны, дорогие магазины, радостная, счастливая, разряженная публика: «Толпа, пестрошерстная быстрая кошка…». Замечательный образ – толпа – кошка! У Маяковского слово зачастую многозначно и создает образ на уровне подсознания, ассоциации. Пестрая толпа – «пестрошерстная» кошка. Но это только первый слой. Кошка, – какая она? Грациозная, гибкая, мягкая, «домашняя» - и в туже секунду хищная, агрессивная, подчиненная никому не понятным инстинктам.

Самая, наверно, сложная – последняя строфа, и особенно ее последние две строки. Именно в этой строфе ключ к пониманию всего стихотворения. Здесь и мимолетно брошенный взгляд разодетой в меха красавицы, выходящей в сопровождении разжиревшего богача из авто, взгляд, где сочетается чувственный интерес и презрение к нищему оборванцу, и ответный – поэта, соединяющий поэта презрение.

Подобно другим футуристам, Маяковский тяготел к вызывающему антиэстетизму, к ломке устоявшихся представлений о том, что недопустимо в литературе, и, прежде всего в поэзии. Толпа у него – «стоглавая вошь»; «Река – сладострастье, растекшееся в слюни». Его лирический герой нередко бравирует экстравагантными заявлениями. К футуристическим бравадам следует отнести утверждение, в целом выпадающее из гуманистического творчества поэта, рассчитанное на ошеломление читателя: «Я люблю смотреть, как умирают дети».

Наметившееся в поэзии 1910 – х гг. общее тяготение к прозаизмам разговорной речи и вещной детали приняло у Маяковского наибольшую отчетливость. Однако, вводя в свои стихи «язык улицы» и демократизируя свой словарь, Маяковский по мере творческого развития все сильнее подчеркивал свою устремленность к приподнятой, ораторской речи, к сложному сплаву высоких и низких образов.

В начале поэтического пути Маяковский придерживается силлаботанической системы, но затем переходит, выступая как новатор, к свободному акцентному стиху. Он широко прибегает к ломке стиховой строки и к неравномерности строк внутри строфы, сильнее выделяя тем самым особо значимые для себя, ударные слова.

Первое литературное трехлетие проходит у Маяковского в полемических схватках, в утверждении себя как поэта – футуриста. Он не только подписывает коллективные футуристические декларации, но и развивает их положения в своих статьях, доказывая самоценность художественной формы, чисто словесных задач. Даже позднее, когда нигилистический задор юношеских выступлений против идейно значимого искусства уже отошел в прошлое, Маяковский напишет: «Начало двадцатого века в искусстве – разрешение исключительно формальных задач. Не мастерство вещей, а только исследование приемов, методов этого мастерства». Утверждение это напоминает о настойчивых художественных исканиях футуристов, но не соответствует сознанию поэзии начала нового века: достаточно вспомнить философско-эстетические воззрения младших символистов. Отдав дань формальным увлечениям и их теоретическому обоснованию, они не выдвигали эти увлечения на первый план.

Рекомендуем также:

Цветогармонические ряды новой эпохи
Достижения физической оптики 17 века в лице И. Ньютона («Лекции по оптике») привели к тому, что в эпоху Просвещения в Европе цветовой символ, практически, лишился своего теологического содержания. Богословский этап цветовой символики окон ...

Фонтаны «Адам» и «Ева»
Эти парные фонтаны расположены на Марлинской аллее, которая простирается вдоль морского берега на протяжении двух километров. Фонтан «Адам» установлен в восточной части Нижнего парка, а «Ева» - в западной. Автором скульптур для этих фонт ...

Важность цвета в иконографии
Цвет в византийской иконописи выступает не только как декоративный элемент, но играет в ней ведущую роль. Будучи своего рода языком, икона стремиться выразить трансцендентный мир. Выбор цвета часто вытекает из Предания и в значительной ст ...