В 1971 г. вышла в свет книга Т. А. Гуриева, посвященная проблеме генезиса осетинского нартского эпоса[60]. Наблюдения В. И. Абаева о монгольских элементах и влияниях в нартском эпосе для Т. А. Гуриева послужили отправной точкой целой концепции происхождения эпоса. Суть этой концепции сводится к признанию монгольского влияния в качестве одного из трех основных компонентов нартского эпоса, что доказывается не только монгольской этимологией термина «нарт», личными именами монгольского происхождения, но и структурной перестройкой (курсив наш.- В. К.) осетинского нартского эпоса под влиянием фольклора монголов. Пытаясь подвести под свои построения историческую основу, Т. А. Гуриев по сути дела постулирует давно развенчанную и отвергнутую советской наукой идею о культуртрегерской роли завоевателей монголов по отношению к покоренным ими народам, в том числе кавказским. Как справедливо писал В. И. Чичеров, «вместо действительной картины пожарищ городов и деревень, истребления величайших культурных ценностей, народной крови, которую монголы во время нашествия проливали, орошая ею захваченные земли, рисуется картина, в которой нашествие монголов в средневековье изображено нашествием носителей культуры, обогащающих покоряемые ими народы, вдохновляющих их к творчеству. Как можно утверждать подобные вещи - непонятно»[1]. Это действительно трудно понять. Ведь в книге Т. А. Гуриева речь идет не об отдельных монгольских элементах и заимствованиях, а об органическом воздействии монголов на нартский эпос осетин, повлекшем за собой глубокие структурные изменения эпоса. Увлекшись поисками монголизмов в нартском эпосе, Т. А. Гуриев едва коснулся того исторического фона, который должен был сопутствовать «мощному влиянию» монголов на культуру и фольклор осетин. Критикуя сторонников миграционизма в фольклористике, Б. Н. Путилов пишет: «В плане собственно методическом наиболее уязвимыми оказываются в миграционистских исследованиях способы обоснования фактов заимствования и доказательства путей и времени заимствования»[2]. Сказанное полностью относится к монографии Т. А. Гуриева. Прежде всего, возникает вопрос о времени, в пределах которого могло осуществляться активное воздействие монголов на осетин. Согласно самому Т. А. Гуриеву, с первой половины XIV в. «монгольское влияние в Алании уже должно было пойти ка убыль»[3]. Поскольку Алания монголами была завоевана к 1240 г.[4], время этого влияния не превышает столетия. Возможно ли столь глубокое, органическое воздействие одного эпоса на другой за столь незначительный промежуток времени? Каким образом монголам удалось менее чем за столетие привести к «структурным изменениям» эпос, сложившийся явно в домонгольскую эпоху? Это тем более трудно понять и объяснить, когда мы хорошо знаем о длительной и ожесточенной борьбе алан и других народов Северного Кавказа против завоевателей, продолжавшейся по крайней мере до 80-х годов XIII в.[5]

Т. А. Гуриев пытается объяснить этот феномен службой алано-асских воинских отрядов в Монголо-Китайской империи в конце XIII-XIV вв. «Эти аланы,- пишет автор,- и могли стать наиболее вероятными и первыми импортерами легенды (о монгольской красавице Алан-гоа.- В. К) в Аланию, хотя роль самих монголов в формировании мотивов осетинского эпоса непосредственно на Кавказе не может быть исключена»[6]. Но это объяснение неубедительно, ибо мы не знаем ни одного факта возвращения алан-асов из Китая на родину.

В построениях Т. А. Гуриева версия о заимствовании аланами упомянутой монгольской легенды об Алан-гоа занимает одно из центральных мест. Напомним, что согласно монгольской легенде Алан-гоа зачала от луча света, упавшего в ее юрту. Т. А. Гуриев этот сюжет сравнивает с сюжетом нартского эпоса о Дзерассе, также зачавшей от света, проникшего в ее склеп[6]. Рожденные таким чудесным образом мальчик (монг.) и девочка (осет.) становятся впоследствии родоначальниками прославленных богатырей монгольского и осетинского эпосов.

Приведенную легенду об Алан-гоа Т. А. Гуриев считает «одним из наиболее полных проявлений монгольского влияния в осетинском эпосе»[6].

Почему именно монгольского - остается неясным, ибо круг типологических и сюжетных параллелей можно легко расширить, минуя при этом монголов. Так, например, Г. Н. Потанин приводит карачаевское предание, записанное в начале XIX в.: константинопольский император отправил свою дочь Аллемели на остров в море со старухой-мамкой и 15 девушками, чтобы «сберечь честь своего имени». Аллемели вырастает в одиночестве, но в один прекрасный день луч солнца проник к ней в окно, после чего Аллемели зачала и родила сына солнца[69]. Еще один пример: английский путешественник Беллью приводит в своем дневнике рассказ из мусульманского сочинения «Тазкира Бахра-хан», написанного в XI в. и переведенного с персидского на турецкий язык. В нем излагается история царской дочери Аланоры Туркан, которой ночью явился архангел Гавриил и впустил ей в рот каплю света. Через несколько месяцев она родила сына[70].

Рекомендуем также:

Нижний парк
Регулярный Нижний парк, в плане представляющий собой удлиненный треугольник, имеет площадь около 102 гектаров. Парк растянулся с запада на восток вдоль кромки берега Финского залива на 2,5 километров, в то время как его протяженность с юг ...

Проблемы чтения современных детей и подростков
О «катастрофе чтения» взрослого населения в России в течение последних лет говорят и пишут различные средства массовой информации. Согласно данным международных исследований педагогов, в которых приняла участие и наша страна, в России пад ...

Сад святилища Хэйан-дзингу
Синтоистское святилище Хэйан-дзингу постороено в 1895 году (период Мэйдзи) в честь 1100-летнего юбилея со дня основания города Киото. Это уменьшенная копия первого императорского дворца в столице Хэйан-кё (старое название Киото), который ...